- Місце запису: місто Житомир Житомирська область;
- Дата запису: 17.08.2020 року;
- Хто записав: Вигодованець Ольга Василівна;
- Респондент: Камишна Євгенія Михайлівна, 1 червня 1927 р.н., народилася в селі Кир’яківка Миколаївській області;
- Розшифровка аудіозапису: Софія Базько.
Під час Голодомору 1932-1933 років проживала селі Тузли Миколаївської області.
(при розшифровці матеріалу з диктофону, збережено мову респондента)
Представтесь, будь ласка, як вас звати.
Евгения Михайловна Камишная. А по девичьи – Лублянская. Были когда-то в Одессе такие одесситы, одесситы дальних времен. Папа у меня – это то папа лысый она под стеклом сидит, а то моя мамочка, мамочка – крестьянка. Вот, с Николаевской области. Из старообрядцев.
А який папа був?
А папа был, ну, с партии, неверующий. Я – комсомолка. Ну, мама только была у нас беспартийная. Но очень умный и очень она, ну … Я ее считаю, что она выше Гутов. Она очень много знала и очень много интересных вещей, от то что уже было немножко раньше она все читала Кстати рассказала. Вот …
Як її звали, маму? Маму як звали?
Анастасия Дмитриевна. Она ж…
А прізвище?
Ее фамилия была Проценко.
А батька як звали?
Папа бил Михаил Иванович, одессит. Коренной одессит, и когда была гражданская война, он, этот – партизан, красный партизан был! Считался, вот. Лицом были интеллигентные, а не во что было одеться, все такие там такие рубашки же были старые, сатиновые, дешевые, шо можно было достать в магазинах. Вот, а мама с ЭТИХ …
Старообрядців.
Да. И то, шо возле Черного моря, там ихнє поселение було. Этих…
А коли ви народилися?
А?
Коли ви народилися? В якому році?
А, 1 червня 1927 года.
Це ви, ви 27-го, а мама ваша?
Нє, нє.
А, а мама… Мама… Я вже забула, тисяча.. Вона с того столетия.
Угу. Зрозуміло. А де ви народилися?
В Николаевской области. Николаевская область, а папа — одессит, папа в Одессе. А мама — в селе в каком-то, я не помню, она родилась, а я тоже там, на юге, Причерноморье там, поселение этих… А, не… Род такой был, который… Сибирия, из Сибири єто пришельцы. Ну, украинцы, украинцы.
Угу. Так а…
… тому назад. И що скривали, про Голодомор ще мало хто знав, мало хто чув.
А як називалося село в якому ви жили?
Як?
Село, в якому ви жили і народилися.
Кирьяковка. Это север Черного моря, там много поселений было турецких, там же Турция властвовала. Дрались Украины с турками. Вот. Я до сих пор Не могу уточнить, кто придумал борщ – турки или украинцы? Много блюд таких, и название, названия такие чувствуется, что это турецкое.
Під час Голодомору ви в цьому селі і жили?
Шо-шо?
Під час Голодомору в 32-гому ви в цьому ж селі і жили, да?
Не, я родилась называлось село Кирьяковка, что тоже турецкое какое название, Кирьяковка, Тилигул-Березанского района. Там две речки – Тилигул и Березань и они впадают и текуть в Черное море. А эти … Ой, все я все за скок, забываю часто и хочу сказать, вот.
В 32-гому, в 32-гому де жили?
Я ж 27-го, тисячо…
Да, а під час Голодомору де ви проживали?
Аа, во время Голодомора … Щас скажу. Мне было, наверное, лет 5. Лет 5, вот. И тогда – ну щас уточняют, что это был, что это был Троцкий, что это он придумал. И Голодомор вредительство, вроде, было. И было такое, что члены партии – папа мой был членом партии, одессит, вот – они должны работать там, где им сказала партия. Партия же сказала надо ехать ему. Я очень болела маленькая, была болящая девочка. Вот, мама со мной мучилась. Но партия посылает там в какое-то село – едем. Партия приказала – надо. Вот в чем партия ответил есть, должен поехать. А сам – одессит. И вот, папу послали председателем какого-то колхоза, а он коренной одессит, горожанин, и совсем не приспособлены к сельской жизни. Мама ему говорила: «Миша, что ты едешь? Ты ведь не можешь отличить рожь от пшеницы. Что же ты будешь делать? ». Но нельзя было отказаться. Вот, 1933 год это был Голодомор, вот. Люди поумирали, лошади и коровы поздыхали, а папу посадили в тюрьму, ответ … Он должен был ответить за всё, за всё, шо случилось. Но потом это всё сняли с него. Наказание, шо он не виноват, но кто же виноват? Это сейчас следует, что якобы это было естественный, то есть, искусственный, искусственно созданный Голодомор. Вот, на Украине. Так кому-то надо было, вот. Так куда папу посылали, он туда и ехал, а сам действительно, шо Он не соображал, как рожь от пшеницы. Вот, и тогда люди … меня иногда всплывает уже сколько лет прошло, а я забыла, что там вчера было, а это я вспоминаю, что в 1933 г. и 1932 г. году был Голодомор, и мы жили в Коблево и там была … там папе работа, ну, папа там коммунист был, член партии, и то, что ему поручали, то он должен был делать. И …
Забываю, что еще есть. Уж все мозги сколько переработали. Я на работе экономистом работала, экономист была вот. Как Карл Маркс. А потом уже папа ездил туда, куда его посылали партия. Его посылали там в какой-то совхоз поднимать колхоз, поднимать сельское хозяйство. А как его поднимать, когда люди поумирали, кони поздыхали и коровы, а партия требовала отдачи, чтоб было в колхозе все иначе. Обвиняли, шо это троцкизм. Троцкизм тогда было модно. Что это троцкизм. И папу так получилось по срыв в коллективизации его посадили за то, что он сорвав коллективизацию. Он и НЕ разбирался ни в жите, ни в пшенице – партия его послала. Но потом сняли это обвинение. Вот и …
Він в одному селі якомусь був чи він по різних селах?
Шо-шо?
Він в одному селі десь був чи він по різних селах їздив? А ви жили в Коблево окремо, так?
Не, ми їздили…
З ними?
… я была маленькая и очень болела, и мы все ехали, потому что надо же было и меня получается, мама сама не могла справиться. Мама – простая женщина, с ЭТИХ, с старообрядцев. Вот, а папа – коммунист, член партии и он ехал туда, куда посылала его партия. Отказаться невозможно было. Вернее можно было, но тогда ты был не ты. По то, шо он отказался или там шо то ни сделал очень наказывали. Строгии тогда были до войны такие правила. А не дай бог Если там работе какой-то срыв или это …
План не виконували, да?
Ну да, шото сразу наказывали и сажали в тюрьму, вплоть до тюрьмы.
А скільки він був в тюрмі, довго?
Шо-шо?
В тюрмі скільки він був?
Да там и быстро сняли, шо то с полгода, наверно. Вот.
Це в 34-му?
За срыв. Це 33-й год був.
33-й?
О да, 1933-й, 1934-й. По срыв коллективизации. А что там срыв было – люди умирали, кони поздыхали и не было ни жита, а не пшеницы, шо бы эту скотину поддержать и все. То сам коренной одессит, одессит Мишка. Вот папка и в тебя добрались, ты озвучишь.
Скажіть, будь ласка, а ви бачили, бачили людей, які голодали, пухнули з голоду.
Конечно! Ну вони ж…
Так розкажіть про це.
Вони ж були рядом. Ще в 1933-му году, когда начался голод, то люди кинулися, доходили до людоедства. Людей ели. это, лиман был, появилася в лимане невиданное, рыбаки даже никогда не видели раньше, рыбка — такая, як тюлька величины, но с шипами. На ней были шипы, как у їжака, вот. Люди ловили хто чим мог цю рыбку, перемалывали на мясорубке и робили котлеты, наїдалися добренько и помирали. Потому шо, там колючок стольки багато було, шо воно розривало кошки, а їсти ж хотелося, голод, вот. И это… и мама… и папу посадили, шо за срыв коллективизации. А не було ж з кого робити коллективизацию, потому шо я ж говорю люди повмирали, а кони поздихали и корови. Вот, и не було чим цю коллективизацию робить.
А до вас приходили, просили їсти? До вас додому, до хати, де ви жили?
Нет, те, что просили, то они вже дивилися, хто може им помогти. А так бачили, що ми так же голодуємо и не були багаті. Вот, тоже в нас нічого не було.
А яку траву їли, яку ви траву їли?
А?
Траву яку ви їли? Скажіть.
Катран їли. Мама мне запрєщала: «Женя, ты не ешь траву». Дети, дети, ну взрослые не так. Була трава така називалася катран, я так думаю, що це турецьке або татарське название. Ще катран він був вродє як полынь, но тільки темного цвета і надо було його, когда зривать обрывать листики, а потом брать грязными ручками качать і приспівувати «Качаю, качаю, у мед умочаю, а із меда то вино, щоб солодше було». І тоді їсти, дуже вкусно. Вот, а потом животы боліли, потом, а про аптеку даже слова такого ніхто не чув, потому шо аптеки не було і шо туди в ту аптеку пхать, то слово даже «аптека» ніхто не знав і не чув. І так ми той катран їли. Ну, і началося людоедство, даже людоедство. І папу за срыв колективізації, шо він сорвав колективізацію, я ж кажу, шо не було не пшениці, не жита, і люди повмирали, і коні поздихали, а папу посадили в тюрьму отвечать. Но він не довго там, його оправдали, потому шо він красный партизан був.
А що мама ще готувала?
А?
Що мама готувала під час Голодомору? Що ви ще їли? Батька не приносив ніякої їжи?
Там якийсь пайок видавали. Видавали кашу, можно було зварить. І каша, вроде чечевиця, я не знаю, якась була така пшеничка, крупа і мама варила кашку. А эти, ой господи, забываю. А так ніякого пайка не давали ніщо там.
Хліба не було у вас?
Хліба не…
Кашу їли?
За срыв колективізації, сорвалася колективізація, вот я ж кажу… коні поздихали, люди повмирали, папу посадили за срыв колективізації.
А ви бачили людей, які померли від голоду, на вулиці може?
А-а, не, помирали то я помню, шо в некоторых були деньги, могли по старому обычаю, вже ж тогда против релігії пішли, против релігії. Это дурман, попи это обман, и в коем случае ими не пользоваться, вот. То у кого ще были денежки, возможножность, то умерших отпевали, пели псал. Я еще приходила домой и рассказывала мамі, шо я бачила, шо в церкві хтось там помер і батюшка співає, люди всі плачуть, а батюшка співає. Це було дуже дивно мені, як це так похороні співать. Вот, ну…
Скажіть, будь ласка, а ви з іншими дітьми гралися?
З іншими?
Да, чи ви в хаті сиділи?
Не-е, гралися, гралися діти, есть діти, на вулицю вже надо, вот. Тільки як уже папу за срыв колективізації посадили, мама поїхала, ну так як с Житомиру до Динишей вон поїхала, і мене кинули там, абсолютно нікого нічого, кинули так і все, на вулиці.
И сказала, шо там соседи были и она меня оставила, попросила цих соседей, у которых тоже дети были поа вона прийде, оце пешком — троллейбусы не ходили, їх не було ще. То вона казала мені: «Женя, если я не не приду — это ж надо пешком, как с Житомира до Донишей пешком, и могла не прийти, ноги опухшие все, — то ты выйди с хаты (оставила у соседей), то ты выйди, потому что они тебя съедят.» Людоедство началося. Ну, то она ушла и я тут же вийшла с хати и под забором стояла и плакала горькими слезами, пока мама не появилася, уже коли вона ходила в район. А папу коли посадили, то вона понесла йому якусь там передачу, хлеба, хлебушка там шо то дали. Вот вона…
А ви кажете в мами ногі пухлі були.
Та ми всі були пухлі.
Пухлі? Вже від голоду були пухлі?
Да, вот, и мама просила мене, шо б я не їла траву, шо травилися. Я не слухала, бо їсти хотілося і була така трава, називалася катран, видно турецьке тоже там, ось таке там тузли, катран, видно колись було под егідою этого…
А батько щось розповідав про роботу, що він робив?
Ніколи не розказував.
Мовчав? Ніколи не розказував?
Він не считав нужным, я маленька.
А мамі?
А мамі він розказував. Там були разговоры, шо там і того посадили, і того посадили. Було таке, що люди лягали спать і ставили там чемоданчик з бельем, там маечки, трусики, мужчины, що арештують. То все время були на готови, потому шо таке було поветрие, шо їх… Ой, все забуваю.
Так а за що їх садили? За що забирали?
Ось папу за…
Це папу за срив, а інших?
.. за срыв колективізації. А інших я не знала, я маленька, мені ніхто ніщо в цьому не делився. Но тоже вот так вот за, за вредительство.
А про куркулів тато розказував?
Не папа, все знали, що там того посадили, той — куркуль, той — куркуль. Вони такі куркулі були — не за що. Хтось мав.. Може це Троцький давав указания, шо нада чем больше садили, тем больше слава тому корреспонденту или вот.
А батько про Сталіна нічого не розказував?
Боже упаси, вы шо, боялися же. Було у нас така — ну така, як мій портрет, только поперек — картина, плакат, и там были все члены правительства, политбюро, вот. И папа каждый день приходил с работы, брал бритавку, подходил к этому, к этой картине, где фотографии, как монтаж, и вырезал.
Виризав кого не треба.
Враг народа. Завтра еще один враг и так, пока одни дырки не пооставалися, все были враги. Виризав їх і вибрасивав. Отака дурістика. И где-то как-то передавали по телевизору, что посадили этого… ой, вже забула. Шо посадили, кто-то рапортовал, шо вот они большое дело сделали, обнаружили и раскрыли врагов народа.
…народа, вот, врагов народа столько-то. Это было очень похвально и чем больше, тем лучше. Вот.
А тато розказував про оцих селян? Розказував, що там померли чи може казав, що важко?
За шо, як? Не поняла вопрос.
Мамі розказував про те, що селяни голодують, помирають, отаке? Говорили в хаті?
Так і що ж, що він говорив. Ми ж і самі бачили, що Голодомор. Помірали так от…
А хто винен в цьому?
Ну, конечно, это тоже было вредительство, потому что не могло быть такого, что голод, шо все вдруг стали помирать. Я считаю, что срыв колективізації кто-то планировал для каких-то целей, но я тогда не углублялась и с папой, он не находил со мной… разговора не заводил. Я не знала чего… Я знала, что голодали. И мама только меня предупреждала: «Не ешь траву». Вот, а так трава была едучая, такая честная, очень вкусная. Надо с удовольствием детям ее рвать. Вона похожа як на полынь, только темная и толстая. Такая ж толстенька, надо было шкурку эту ободрать, а потом грязными лапками качати, пісеньку співати: «Качаю, качаю, у мене дома чаю, а із меду то вино, що б солодше було».
А коли ви перестали голодувати? Коли в вас з’явилася їжа, стало легше?
Ох, все, не помню. Оце там ще був рыбачий такий поселок — Коблево, по-моему — и там появилася вдруг (в таких ситуациях иногда появляется что-то необыкновенное, как бы на выручку или на погибель), появилася рыбка така величену з тюльки, только на ней…
Колючки.
… на ней эта, шелуха. Только не шелуха, а эти, шипы, колючки такие были. И їх перемалывали, они не перемалывалися, и люди наедалися, отакая ж вкуснота — котлеты. С мамой зашли до одних знакомых, когда папу посадили за срыв колективізації, а у них тарелка в шкафу стоит и с котлетами этими, с колючками. Я до обморока: «Боже, котлеты!». А мама меня отворачивает. Я опять на те котлеты. Я не могла выдержать, шо котлеты, как же, а мне не дают покушать.
Батька випустили з в’язниці, а потім чим він займався? Що він робив?
Потом его… Шо то одно время мы жили в Одесі, він там работал на каком-то заводе. А потом послали в Тилигуло-Березанский район, в село Снигиревка. Снигиревка. Уже тогда немножко начинало развидневаться, уже тогда появился, появилося шото съестное, можно было удержать жизнь, вот. Снигиревка, да. И туда папу послали, оправдали, сняли с него это…
Обвинение?
Обвинение. Вот, и мы переехали в другой район. Вот, и папе дали новое назначение, где-то в райкоме партии он работал по-моему уже.
І він у цьому селі був довго?
А?
В цьому селі в Березанському районі, він там довго був?
Не, не довго, він… Тогда була мода пересылать, вот. Пересылают с одного села в другое, в другое село. Там надо налаживать парт-работу, там требуются преданные коммунисты.
То він як уповноважений був, да, всюди? Чи його там призначили головою?
Він, ну він работав председателем каким-то шо там. Я вже не помню.
І ви всюди з ним переїзжали, да?
Ну конечно, шо ж мы хто нас буде кормить и де шо брать. Він главный був.
А в школу ви де пішлі? В перший клас.
Перший клас не був, була нулевка. Спочатку була нулевка, надо було в нулевку походить. Вот, а после нулевки, год уже после нулевки, тоді вже в перший клас. Уже папу послали, там була тоже на юге реконструкция, называлась, реконструкция. Ну такий, як совхоз. Вот, то там уже была нулевка, а после нулевки був перший, перший клас. Вот, і мені купили обновку, послали в школу, купили обновку — туфли на перепоночке с пуговичкой, беленькие, лосевые. Лосевые, ой, то така була дороговина. Я їх тут же покрасила в зеленый цвет. Вони були із якогось там ценного матеріалу, беленькие такие. А, я пришла в нулевку сначала, я пришла, всі вже, похвасталися, що в мене туфелькі такі біленькі, і вся група почала мені перекрашувати ці туфлі из белого в зеленый, все рвали травку и натирали. Вот, і дуже було красиво. Вот, уже реконструкция ще була. Вот это выдумывали, что такое реконструкция, не знаю чего оно называлось та реконструкция. И с цей, Снигиревки реконструкция папу перебрасывали — тогда говорили «перебросили», вот, «меня перебросили туда-то, его перебросили туда-то». Перебрасывали, а не переводили, ничего, перебрасывали.
А мама постійно вдома була?
У нас дома не було…
Ну, мається на увазі за вами.
Ну да, десь там у батюшки, у попов отбирали квартиры. Нашо попам квартиры — забирали их і давали по такись там учреждениям, чи щось такое, вот. А молиться це… Мама верующая была еще с детства, а папа — там совсем другая семья была, интеллигентная одесская. А там були эти, забула… Ну, ты господи. И эти, когда его перебрасывали, то он должен забирать и семью. Ну, не должен, а забирал, кто нас будет с мамой кормить, я маленькая, а мама малограмотная, вот. Но очень мудрая, очень мудрая мамочка у меня була. Вот, и говорила: «Миша, куда ты,» — его направили председателем колхоза какого-то, — «Ты же не отличишь жито от пшеницы, шо ты согласился?» Но надо було, когда партия посылает, надо обязательно.
А до вас додому приходили якісь з роботи, з батькової роботи люди?
Ні, нащо мені…
Ніхто не приходив?
Не, нікого мені не нужны були. Назначили папу, папа там роботав. Вот, и надо было налаживать сельское хозяйство, а он одессит коренной, из поколения в поколение ему…
А скажіть, будь ласка, де ховали померлих під час Голодомору? І як їх ховали, що ви про це знаєте?
Я точно не помню, ну кладбище було, кладбище.
А ви не бачили щоб їхала підвода і забирала людей? Ну, щоб хтось…
Ні, такого я не бачила.
Не бачили?
Не, такого не бачила, це такого я не бачила. Це вони може потом, воно ж розгоралося все більше, і більше, і більше і давали там на пайок там трошки пшенички или жита, вот. А коровы здихали, лошади… Извозчик работает на лошади, а лошадь-то голодная ну падает и погибает. Я вот сколько лет прошло, а я сейчас вижу эту картинку, шо я шла, а мама ушла к папе что-то, его когда арестовали. Вот, видела и до сих пор эту картинку вижу. Возле забора, возле какого-то дома группа людей, а я біжу искать маму, бо плачу дуже, маленькая ж и голодная. А вижу так, как через улицу, там дальше, лежит лошадь. Лошадь. И вокруг этой лошади ревут люди. Плачут горькими слезами над той коровкой или лошадкой, шо ж уже здихає. Они вже її то за хвоста, то її тянуть, хотят поднять, а она не поднимается уже. Уже все, сдохла, вот. И они же будут отвечать, и его же — я случая я этого не помню, но я уверена, что этого человека посадили, потому что его, под его руководстовм, под его командою була такая армия, как одна конячка и вона здохла. И садили за срыв колективізації.
А ви знаєте, що таке Закон про п’ять колосків?
Як?
Закон про п’ять колосків знаєте?
Я чула, но я забула вже, я про ці п’ять колосків…
А на поле люди ходили, там діти може? Ходили, збирали собі там колоски, зернятка, отаке?
Ну, наверно ж ходили, но я така була мала, шо зі мной старшие, це старшенькі були, то вони між собой там… спілкувалися, а так я не помню.
А чорна дошка знаєте що таке?
Кто?
Чорна дошка.
Чорна ложка?
Дошка, дошка, дошка.
А, чорна дошка. Не помню, я не помню. Може вже забула.
А Торгсіни?
Кто?
Торгсіни знаєте що таке?
Знаю.
А розкажіть нам.
Ну як це такий був магазін, що туди здавали що туди здавали у кого был крестик, у кого колечко, вот, то давали там какую-то карточку и можно было поехать в Одессу (это под Одессой мы жили) и там отоварить, получить какую-то крупу.
… в Торгсін?
В церкву?
В Торгсін мама, мама не ходила?
А вона ж, не було для Торгсіна товару. Там же были какие-то колечки позолоченные, такие дешевые, потому что она из бедной семьи. Папа бил из более такой, там интеллигенция, одесситы, вот, они были более грамотные. А крестьянка была, вот. И уже там вот можно взять…
Ми подивимося, ми подивимося.
… фотографию посмотреть, вот его папы благородное такое, интеллигентное лицо, а посмотрите на его одежку. Була, були такі темно-синие косоворотки называлось. Косоворотка вона не тут застегивалась, а тут збоку, значит сюда і тут багато гудзиків, и такой картовый костюм, картовый. Він не розглажувався он такий… Открийте, візьміть у руки подивиться.
Ми візьмемо. А брати і сестри у вас були? Брати і сестри були у вас чи ви одні?
Була, мама моя була дважды замужем. Первый муж у нее был белый офицер. Он в белой армии служил, ну тогда другого цвета не было. Тихонько. Ой, на чем я сказала?
Про першого чоловіка маминого, білогвардійця.
А, він был белогвардеец, других тогда не было, все были белые. А потом появились красные. То, у меня есть сестра — ну, была, она уже умерла — Катя, вот. Так, а он взял ее на свою фамилию, Дубянская. Вот, моя фамилия, папа Дубянский, вот и эту девочку он усыновил.
А що сталося з цим першим чоловіком? Ну, з білогвардійцем, де він дівся?
Шо-шо?
Де дівся цей перший чоловік?
А, перший чоловік… Він тогда поїхав где-то за границу, белогвардейцы. Он в белой гвардии был, а другой гвардії і не було, ні синій, ні чорной, ні серые в крапочку.
А батько все життя працював на оцих керівних посадах, да?
Як-як?
Батько все життя пропрацював оце по колгоспах, був оцим председателем, так?
Ну, він все время был на партийной работе, член партии.
А коли він помер? Батько.
В 1953-м году. То був той год, як Сталин помер.
А під час війни, він же був на війні, так?
А, він ще в гражданскую войну получил ранение, был контуженный, и у него была трепанация черепа, у него за ушами такі були дырки там, вот. И у меня есть такая книжечка «Белый офицер», он, папа, считался.
Так, а під час війни де ви були? В якому місті?
А, мы когда началась война, то стали тікать хто мог, там, евреи удирали, потом вот эти члены партии, коммунисты. И, это, и мы удрали в глубь страны, називалося. Был документ, шо такой-то такой-то направляется в глубь страны. Глубь — это была, надо было проехать через Дон, Днепр и Волгу. Через три реки мы проезжали, удирали так от немцев, а уже оказалися, уже не далеко от Сталинграда, уже «Камо грядеше», это… Будущий Сталинград. И мы туда приехали, то нас там встретили на ура, население очень с ненавистью относилося к украинцам: «Хохлы проклятые, свою Украину продали, а к нам понаехали.»
Ну, вот мы приехали, а потом пришлось так, шо они понаехали куда-то, потому что немец тогда ж уже вот-вот, пять минут и уже Сталинград должен был немец захватить. И там в этой эвакуации, эвакуации — мы эвакуированные — а попали мы в Донские степи, там где Дон. И там очень суровые люди и они говорили, что Украину продали, а к ним понаехали. Вот, ну и это, там дали нам приют, мы по квартирам нас разбрасывали, куда уже председатель знал, шо там в ту квартиру можно два человека, там — одного , а там — три. Ну и помещалися в одной бабушке три, у нее было три комнаты и нас трое было. Папу уже на фронт не взяли, потому что он глухой и трепанация черепа, шо он никудышный. Так он здоровый был, а ці болячки у него были в голове.
А скажіть…
Вы меня спрашивайте, потому что я сама могу не…
Так, добре. А скажіть а ви знаєте про буксирну бригаду активістів, що вони робили?
Хто-хто?
Буксирна бригада, знаєте таке?
Яка?
Буксирна. Або активісти, комсомольці. Що вони робили? Під час…
В перший раз чую активная бригада, не знаю. Активисты были, комсомольцы. Папа был член партии и вот… Он ехал по назначению партии, партия посылает, вот, и надо ехать в такое-то село. И он собирался и там уже ехал. Вот, а…
Скажіть, будь ласка, а зброю батько мав при собі?
Не, вона ему не нужна була, він парт-работник все время був. Парт-работники я не…
Скажіть, а може батько щось згадував про повстання або про те, що люди там не хочуть йти в колгосп або таке щось було, якісь такі заворушки?
Та йому не було, що рассказывать, мы сами бачили и мама бачила, шо в колхоз люди йдуть і там помирають, потому что не було, шо їсти, не було, шо… И уже, этих, уже попов отстраняли от этих ритуалов и вони нічого вже. А когда хоронили, то там же поп приходив. Я приходила до мами и докладывала, як проходили похорони. То, шо вси плакалі, а батя співав.
Співав. Скажіть, будь ласка, а ви ким працювали за життя?
Ну тоді я маленька була…
Ні-ні, мається на увазі потім, потім ким ви працювали?
Ну потом уже була эвакуация, я ще училася там, в этом, в Саратовской области. Я там училася и там окончила девять классов, а потом уже мы, когда пошло освобождение, уже немца гнали, и уже явно было видно, было видно, что будет победа. Вот…
А в Ходор… Ви жили в Ходоркові, так?
А?
Де ви жили?
Як була евакуація?
Ні-ні, потім. Пізніше.
А, пізніше.
Так, коли ви воротилися…
Мы вже їхали в Саратовскую область и оттуда уже, когда немца прогнали и мы обнаружили… Мама сильно плакала, шо где Катя, старшая, дочка ее, моя сестра, шо наверно она погибла, ее повесили, потому что там дуже багато знакомых перевешали, вот. И… Ой, шо я хотіла сказати, забуваю…. На чем я остановилась?
Я питала де ви жили із сім’єю, з чоловіком, з дітьми…
А… А, потом, да…
Да.
Це ж ми проїхали через три річки — Днепр, Дон и Волга, и аж за Волгой вже мы оказалися. И когда уже немца прогнали, мы все слушали, дрожали, шо там на Украине. А там в России нас не любили, шо мы Украину продали и к ним понаехали…
Ви розказували…
А там пришлося, шо потом и они свою страну продали…
Пирожки, ви пирожки у кота забирали?
Шо-о?
Пирожки у кота забирали, розкажіть.
Ну, ми голодні були, у були такі люди, шо нам шото жалели, подмогали, а мы поселилися в одной старушке, и в неї были коты, вот, такие сибирские. И она очень вкусно пекла пирожки. И она как печет пирожки, так она ни разу мне ни одного пирожка не дала, а давала этим котам. Она где-то выходила, я смотрела где она вышла. Я быстро под кровать там, где коты пирожки позаховали свои, забирала у всіх котов и съедала. Вот, це все, було таке… Обворовывала котов. Маркизы, коты назвалися маркизы. Маркизы… Она с ними дружила, с ними спала. И мама моя, Анастасия Дмитриевна, она с котами разговаривает, говорит, «Ешьте, а то вот умру, так Дмитриевна вас всех поразгоняет.» Шо моя мама, они ей так надоели, шо она только поубирает — а уже на таких условиях жили, шо мама должна там убирать, шото воду носить… Вот, а я лазила у котов забирала эти слюнявые пирожки, съедала. Я их прятала на чердаке, а потом уже, когда там бабушка там легла спать, я лазила по лестнице на чердак и там находила ці обгрызанные котячьи пирожки и съедала. Ничего, вот осталася жива. Были…
Добре, дякуємо.
… це Коблево чи не Коблево було все таки, якщо батько…
Вы знаете, я дуже рада, шо вы ці сведенья собираете. Не потому, что мне шо прославиться, щоб про мене написали, не, треба, щоб люди знали, наши дети, шо б вы знали, шо такое было и нам пришлось это все перетерпеть.
Ми ще можно уточнити? Ви пам’ятаєте як називалось село, де ви в 1933-му жили? Там, там де це, де був голод такий…
Тузлы.
Тузли?
Тузлы. Це видно татарское, Тузлы. Тузлы, потом вот это вот, Терьяковка. Там видно поселение было когда-то этих…
А інші села, де ви ще переїзджали, як називалися?
Когда вы уйдете, я вспомню. Я ж забуваю. Думаю, все ж надо сказать, не для того, не для мене, шоб там прославитися…
Скажите сину, а син мені позвонить, я запишу, ми домовимся.
Шо-шо?
Скажите сину своєму, Юрі, а він мені подзвонить.
А, ну воно не дуже важно, наверно, шо я його забула. А записати, бачите, шоб ви вот, группа вас записували, записали и люди будуть знати, що був голод, шо було таке стра-страхіття.
І про цей Голодомор, голод, про цю голодовку не згадував батько? Ви потім в сім’ї не говорили чи говорили?
Тоді мене ще не було, а батько на маме не женився. А мама моя дважды была замужем, первый муж ее, она как замуж вышла, был белый офицер…
Да-да, ви казали.
А мой был красный, но мы с сестрой мирилися, на все равно было.
Ну, ясно, ясно. Кажу, про голодовку розказували? В 50-х, 60-х роках. Ви згадували про це? Комусь розказували на роботі там?
Те, шо на работе 50-х годов, то они сами переживали…
Але між собою не говорилося про це?
Не, щитали, шо так надо…
Може боялися про це говорити?
Та и боялися тоже.
Боялися?
Конечно, боялися. Шо б не болтали лишнего, не болтали лишнего…
Добре, добре…
И, ну, я знаю, що папа був дуже честный и порядочный коммунист, член партии…
Ти кажи, Юра!
Альо-альо, про пиріжки вона розповідала?
Да-да, про пиріжки розповідала..
Це Юра, мій син.
Іще б цікаво було, як вони скот гнали, як їх Росія, козаки зустрічали підступно і вороже. Корову українську вони поставили під мороз, на вулиці, і вона загинула. А вони були в хліві і дуже призирливо відносилися, бо біженці з України. Ну дуже цікаво і потім теж… Він був розумний…
… гимназию. Ага… А мама из крестьян. Малограмотная, но очень много читала. Она такая начитанная была, у нее эти, она ложилася спать, то в неї книжки під подушкою, тут десь у ногах і там десь під кроватью ті, що вона должна ще повторіть, перечитать. Дуже багато читала, дуже…
Добре-добре, я зараз запитаю.
Политикой увлекалась она. Багато знала и видела. Там с кем-то наши спілкуються, то вона: «Ох, вони будуть нам, попу бить.» Только она пожестче говорила. И так и получалось, как мама сказала, что то не хорошие люди. Ну, Юра много знает, потому что я рассказывала, приходилось в семье.
Ну вона розповідала про війну..
Ото мой муж там… То папа, а то муж.
Добре-добре, дякую! Зараз ми ще розпитаємо!
А, ой, було тяжке время. Ну, когда началась эвакуация, папу, папу моего послали (он в райкоме партии работал), послали вывести ценные документы, вот. Ценные документы. У него был большой такой брезентовый мешок и дали две лошади — Василек и Маргарита, вот. И я забула, що я вчора їла, а шо Василек и Маргарита, то были лошадки, вот. И как мы заехали уже то были Царские степи — это пустыня, трава, выжженная солнцем. И уже немец приближается и надо было ехать через эту пустыню. И там уже, немец уже уже ж за Волгой, он переполз. И я помню тот аэродром, который нас, комсомольцев и, этих, ребят послали в колхоз. А рядом с колхозом был аэродром. На этом наши вот… Немец же [1:44] (німецькою говорить) мчался, а мы в этих… Самолеты такие были с крылышками. Ну, вот, вот… И то, их немец потом забрав и на этих же самолетах на наших, наших бил, вот. И я помню, шо мы вже удирали и немцы захватили наш аэродром и наши самолеты. И уже мы начали тикать, а они нас догоняли и стреляли. А! Как мы могли уехать с условием, что мы в этом, чужой колхоз, чужая страна. Погоней возьмем… Никому не хотелося бросать дом и куда-то гнать скот, а мы уже все равно на колесах. Нам поручали, шо, мы взяли этот скот и гнали. А папа — одессит, он гнал, этих, скотину через реки. А Сталинград уже приближался, вот. И мне это… Так люди жили надеждой, чтоб скорее война кончилась и чтоб все было хорошо, вот. И мне приснился сон, что я где-то в церкви, а я сроду до сих пор в церкви не была и не знала, что это такое, но приснилася церковь, открытые врата и туда заходят, щас… У меня много материала. И туда ворвался какой-то нечистый дух, мужчина такой… И сказали, что он — демон, враг. Вот, и он пролетел мимо меня, а я возле алтаря стою и… А я сроду ще тогда не знала, що таке алтарь, а он во сне мне приснился, вот. Ну вообщем, и он покрутился этот демон, и повернулся и вылетел в эти врата. Я там на работе, и там где-то рассказывала и все пошли рассказывать — вот там девочка есть одна, вот ей приснился, они все были рады, шо ото враг был и его нету. Вот, и это…
І ви скот гнали, гнали дальше?
Ну, гнали, гнали скот. Нам дали место, не хотели их бросать и там их дом и все, а мы все равно уже вырвалися. То мы гнали этот скот через три речки. Гнали.
І до кінця донали?
Догнали, догнали. І далі солдатам.
Мы.. Як ви сказали?
Отдали солдатам чи кому ви передали тий…
Кому передали скот?
А, да! И шло войско…
… наши вже тогда… Вот должен начаться Сталинград, вот. И столкнулися тоже с отступающие наши солдатыЮальчишки. Жара неймоверная и эти мальчики идут. Вот, а нам поручили гнать этот скот. И вдруг мы столкнулися с этими людьми, которые гнали скот… Нет, выгнали скот, господи, я уже волнуюся, знаю, що вы спишите…
Вы вже втомилися.
И вот…
Ви начальнику віддалі ций скот?
А?
Кому ви отдали ций скот? Начальнику..
А, уже обогнали мы Царские степи, мы догнали этих…
Баранов.
Нет, догнали войско наше, которое шло уже на Сталинград. И они сами были все голодные, и не воды — пустыня то, Царские степи то, пустыня, вот. И солдаты папу за то, что он им отдал, доверил, он не имел права все, шо там [1:45] (не чути слова). И он это, так эти солдаты, он пришел, где-то часть далеко стояла, мы ждем его, нету, то ж начали волноваться. Он приходит, мама говорит: «Шо ты так долго? Мы вже волновалися.» «Я думал, что они меня убьют.» «За что?! Ты ж им мяса столько дал, они голодные шли.» Вот за это мясо, что он им кушать дал, они голодные шли, и они его бросать вверх. Он боялся, что они его не подхватят и он упадет, а он был полный такой и шо он о землю вдариться и разобьется.
Скажіть, будь ласка, а ви оце пережили голод, ви самі голодвали, да? А після 1933-го, ну, яке ваше ставлення до їжі? Як вам, ну, як на вас відобразився цей голод? Ви боялися, що він зможе повторитися, що він ще зможе, ще далі будете…
Нет, повторения я вже не мыслила, я вже не мыслила.
Не боялися, що це може?
Не боялася, бо я була вже настолько уверена, что все будет хорошо и наконец-то мы будем жить нормально.
А після війни, в 1946-му, 1947-му роках не голодали?
Тоже був голод, но тут я…
Ви заболіли брюшним тіфом, були в лікарні.
Що?
Ви заболіли брюшним тіфом, ліжали в лікарні, голодали ж ви, що ж не голодали, в 1947-му році.
Як?
ви були в больниці.
А, а. Це ж, эвакуация, особо ж то як, это страшное дело, это столько людей ехало и у кого были лошади, у кого нет… Машин тогда не было и фотоаппаратов тоже не было, ничего не разрешалося, все поотбирали. И потом… Как же ж, хотела сказать…
Ви захворіли і вас поклали у госпіталь.
А, и спали, з нас кой-хто спав на вулиці, а там в полі, на кургані, між бур’янами, вот. Или где-то кинута копиця сена и туда заривалися, а там уже ж спало столько людей и там воно завшивленное было и я видно заразилася и мне брюшной тиф я подхватила. Ще брюшным тифом там уже в этом… В Саратовской области, в Саратовской области мы оказалися. И меня положили в госпиталь вместе с солдатиками. Солдатики там… А больницы закрыли, больници были закрыты все, потому, что организовали госпитали и шоб туда эти все бинты, вата, все было под учетом…
Вот, и это…
Так а голод був? Голод був після війни? Голодували люди?
Так, так, вона говорила, голодували…
Голод був, да. У вас же ж…
Ви ще розказували, що мама с папою прийшли до вас у больницю і не було ж нічого принести вам.
Ну да, тут же ж тоже, це в Житомире… И сестра була в тут, в Житомире. Ой, я забула, хотіла интересное что-то рассказать.
Перепочиньте трошки.
Трошки вона вже втомилася.