- Місце запису: місто Київ, вулиця Лаврська 3, Національний музей Голодомору-геноциду;
- Дата запису: 18.02.2019 р.;
- Хто записав: Городняк Яна Петрівна;
- Респондент: Мудренок Надія Василівна, 1938 р.н.,
Під час Масового штучного голоду 1946-1947 років проживала на Чернігівщині.
Розшифрувала: Кравчук Тетяна Володимирівна
Вас вітає Національний музей «Меморіал жертв Голодомору», я думаю ви знаєте, куди ви прийшли. Ви прийшли на зустріч сьогодні і зараз я передам слово Мудренок Надії Василівні і вона вам розповість, що вона пережила. Я думаю, з деякими історичними фактами в знайомі, але вам вдасться ознайомитися з цими фактами крізь переживання однієї людини. Якщо у вас після зустрічі будуть запитання, то ви зможете їх Надії Василівні задати.
Добрый день всем. Ребята, меня сюда пригласили, что бы рассказать некоторые эпизоды с нашей исторической памяти нашей Украины и тема голод 46-47-ой год. У меня эта тема будет перекликаться еще с одной темой. Для меня эти две темы совершено не отдельными от моей жизни и жизни нашей Украины. Это тема война и голод 1946-1947-ой год. Почему видно. Я родилась на Черниговщине, это очень такой благодатный край и очень добрые люди, и очень трудолюбивые многодетные семьи.
1946-1947-ой год жилья нет, одежды нет. Мама совершено больной человек многих трофических язв, брат дистрофик, я туберкулезник, Раиса – это средняя моя сестра, болезнь, Базедова болезнь, совершено искалеченный ребенок, старшая сестра – валерьен, то есть картина Репина. И 46-ой год, что в нашем рационе – трава, листья, кориння. И тут кто-то сказала, что недалеко от села, под лесом открыли борты, которые перед войной, борты с картошкой. Это был семенной материал. Когда вот зарыли эти борты и после войны так как никакого сельского хозяйства не было, кто-то вспомнил что борты есть с картошкой. И это надо было видеть, как это все население: дети, старики, инвалиды, длинная цепочка, на расстояние где-то 3-3,5 км, двинулись по направлению к этим бортам. А борты уже из соседних сел люди пришли и открыли. Значит, что в этих бортах, картошка, вот эта вот кожура и в кожуре там где-то примерно чайная ложка на донышке крахмала и черви уже неживые черви и запах, извините, это только сравнить вот только, можно я расскажу, вы взрослые люди, это общественный туалет в лагере. Вот такой запах был. И люди, не дрались, сил у них не было драться за эту картошку. Но по силе возможностей каждый старался каким то образом протиснутся и хоть горстку взять этой картошки. И нам досталось. Принесли мы эту картошку. Потом старшая сестра и мама, уже вдвоем ходили. Знаете, вот чугун 10 л, листья, листья с деревьев, трава, все шо, вода и вот это вот бросали туда, эту картошку. Извините, это запах невозможный, невозможный был запах, а есть хочется, голод, ребята, это страшная вещь. Вот, еще немножко возвращусь к этому концлагерю в Белоруссии, где содержался наш узник. Там на фронтах было написано «Есть трупы запрещено – расстрел». Кто хоть раз испытал голод, тот уже пожизненно. Вот мы дружим, узники, мы дружим и вот во всех нас такой синдром, вернее синдром – голод. Вот этот страх того что у меня завтра не будет еды – это невыносимо тяжело. И когда мне рассказывали, я узница Надежда Васильевна, иду через рынок, и там еда есть, и я не могу что б что-то не схватить и не принести домой. Почему? Говорю, элементарно, военный синдром, синдром голодов. И вот первый уже такой скрутный врожай на колхозном поле, уже там работают косилки, какие то комбайны, выбирают зерно. И мы дети, после того как уже убрали урожай, были у нас такие мешочки, мамы нашили, и мы ползем в это поле, собирать хоть какой-то колосок, там который машина не подобрала, знаете. И воростко вот какого то зерна себе натереть. И тут это же свыше было такое постановление, что были организованы, называли их объездчики. Они по полях гасали на лошадях с нагайками и били нас, детей и забирали все вот то содежимое, которое мы смогли собрать там за час, за два, что мы могли собрать. Все – дистрофики, сил никаких, вот и мы сдавши эти крохи, собирали. Мы приходили домой и конечно ж, говорили мамам, говорим нам, детям, мы опять голодные. Вот был такой случай, мне старшая сестра говорит: «Где тут, сказали, в поле можно накопать цикория, корни цикория? Они съедобные», и еще там кокая-то трава. Пошли копаем цикорий, пошли. Это, я должна сказать, прилично так, может километра два и мы пришли вот на то поле, наковырять себе каких-то корешков и уснули. Уснули, потому как, понимаете, от голода и нас вот шли вечером косари. Вы знаете, что такое косари? То есть косили траву. Вот, шли взрослые люди. То есть косили и нас выкосили там. И вот когда принесли нас домой, они маме сказали: «Наташа, не разрешай больше деткам никуда ходить, это их счастье, что волки не разодрали». Мы бы уже конечно домой самостоятельно не дошли. Все что ранней весной спускалось, какие то яблоки, какие то цветы, деревья стояли совершено голые. Все это съедалось. Если мы старались огороды вспахать, что бы что-то где-то какой-то посевной материал достать, какие-то лушпайки, какие-то ростки, ничего не прорастало, потому что была засуха. Суша была страшная. Ни одного дождя за лето не было. Вот у нас в селе не было священника и взрослые из соседней деревни уговорили священника приехать к нам. Пришел священник с хоругвями и мы ходили, дети, взрослые, по селу вот так вот [показує] по деревни, это надо было слышать, причитание взрослых людей с мольбой вот туда вот дать дождь. Господи, помоги нам выжить, дай хоть каплю дождя, пожалей землю, потому что земля потрескалась. Если что-то выросло, какой-то картофель, то такой, как горох и этого картофеля хватало до Нового года. И делили, если мама отваривала этот картофель, так она делила 5 штук, этого картофеля. Ни каких жиров не было, ни каких белков, жиров углеводов вкрай необходимых для человека, для роста ребенка, этого ничего не было, абсолютно. В школах, сейчас знаете, в городе было немножко легче, потому что в городах были продовольственные карточки. Для детей были какие-то пионерские лагеря. В школах кормили, все это было невыносимо, это был геноцид истребляющий сельское население. Вырваться из села невозможно, потому как запрещали давать паспорта взрослому сельскому населению. Моя мама в 55 лет получила паспорт. Она говорила мне: «А зачем этот паспорт мне, я все равно невыездная». Вот так вот 47-ой год до Нового года какое-то капуста, какое-то что-то урожаю совершено не было. Ну и школы не отапливались, одеться совершено одни какие-то старые галоши на всю семью одни. Топить печь совершено нечем. У нас примерзали волосы к стенке. Была построили хатку-мазанку такую, она промерзала, насквозь промерзала. Вот так и промерзал пол на всем. Во время войны очень много развелось волком, потому что никто, то есть обстрела не было, вот, и мама всякий раз вот ночью эти волки приходили буквально к дому. И мама очень переживала, что волки чувствуют, что живое, да, это для них как и мама боялась, что волк, окна были такие вот, знаете, низко, что волк может вот просто вскочить в дом и кого-то загрызть. Если немножко спали, мама все таки моменты вообще не спала. Нас уложила спать, сидела караулила, вот. В 47-ом году начали колхозы уже немножко как-то, в 48-ом, немножко уже начали что-то там производить, уже появилась какое-то живность и начались полевые работы, круглосуточные, если набирались на выезд, так круглосуточно работали. Комбайны зерно обмолачивали и подростки уже работали. И кто работам в ночную смену кормили, давали картофельную пюре на воде, хлеба не было, никаких жиров не было. Моя старшая сестра, которой в то время было 14 лет, она на ровне со взрослыми работала и по цьой картошки, что ей давали, она приносила нам младшим, мне и брату. Это насколько было вкусно, я всю жизнь вспоминаю эту картошку. Так вспоминаю, фильтрационный лагерь и там уже кормили наши советские солдаты, нас кормили. Они за нами бегали вот так «еще покушай», они нас кормили гороховым супом, перловая каша с тушенкой, сладкий чай и хлеб. Это было незабываемо. Курс этих продуктов мы помним до сих пор. По сравнению с тем, что сейчас мы имеем возможность съесть котлету, спечь торт, такой как мы хотим, это все не то, ребята, поверите. Это как ну котлета, котлета, а то что было тогда, это запомнилось на всю жизнь. Вот мне, я еще работаю в общественной организации, и меня коллеги, те, которые не перенесли ни голод, ни лагеря, они делают мне замечание «Надежда Васильевна, почему ты, у нас что здесь бесплатное кафе», то есть если человек приходит на приём, я могу его спросить «А кушать хотите?», а у меня есть вот тут, хотите чаю, это произвольно все. Вот в каждом человеке, вот хочется, вот не хочется, что бы он был голодный, что бы он чувствовал вот, не входил в такое состояние. В 14 лет, значит мне исполнилось 14 лет, 50-ый год, мы уже знали что папа наш погиб. Папы нет. Погибло все взрослое население на фронте, кто в партизанах, кого казнили, кто, мой папа погиб в Таллиннском концлагере военнопленных, а кто погиб на фронте. Остались вдовы и дети. Все на своих плечах. Вытаскивали колгосп, построились и как мне сказал родственник, это моей старшей сестры муж «Вот дети, которые выросли без отцов и которые вот прошли такой жизненный путь, это особые дети, они все умеют, все умеют, вырастили так мамы». Мама говорила «Позорного труда нет, всякий труд – это на пользу человека». Я сейчас понимаю, что мама нас готовила к самостоятельной жизни и она этим хотела сказать «что любой труд – это честный заработок, это ваш прожиточный минимум». И еще она всегда говорила такую фразу «Если не можете помочь человеку, живите так, что бы ему не навредить». Так что кажется это сейчас, это актуально, надо жить так, что не можешь подставить плече кому-то – живи так, что бы не навредить этому человеку.
Скажіть, а от ставлення до церкви, тому що була радянська пропаганда, яка казала «ось церква погана, релігія опіум для народу», а тут ви кажете 47-ий рік і всі люди ходили?
Мой сын говорит между Богом и человеком не должно быть посредников, мама к Богу обращалась и говорила «Господи, если я грешна, накажи мне почему ты такие испытания моим детям посылаешь?». Я же живя одна с 14 лет, совершено самостоятельно, без посторонней помощи, я знаю, все что со мной произошло, только с Божьей помощью. Я выжила, только с Божьей помощью. Со мной ничего плохого не произошло, ребенок, живя один в послевоенные годы, все что угодно могло произойти, без защиты, в нищете, я это все, Бог помог мне это все достойно пережить. Я сирота, которая прошла все круги ада, не имела ничего, Бог помог мне. У мен есть дом над головой, у меня прекрасный сын, прекрасная семья, внучка, невестка, есть три правнука. Я прихожу в свой собственный дом, чистая постель, есть что поесть, я стою перед иконой и «Господи, спасибо тебе большое за то, что я имею и за то чего не имею». Поэтому всем здоровья и разума. Ребята, вы вступаете в самостоятельную жизнь, анализируйте все события, контролируйте свои поступки и в таких случаях всегда Всевышний вам поможет, в вас все получится, все получится.