- Місце запису: м. Київ, вул. Лаврська, 3.
- Дата запису: 03.2018 р.
- Хто записав: Вигодованець Ольга Василівна, Коцур Юлія Олексіївна;
- Респондент: Усько Марія Петрівна, 1928 р.н. за документами (1932 р.н. зі слів респондента); місце народження невідоме.
- Розшифровка аудіозапису: Вигодованець Ольга Василівна.
Під час Голодомору 1932–1933 років місце проживання респондента невідоме.
(при розшифровці матеріалу з диктофону, збережено мову респондента)
Коли Ви народилися?
Вроди бы 32-го года, 32-го.
Дату, місяць Ви не знаєте?
Я сама упустила этот момент. Я когда брала справки на документи, она мне сказала: «Какая работа? Ты еще очень маленька, тебя никто на работу не возьмет» – «А как же быть?». Надо было спросить: «А какого я числа родилась?»
Це коли Ви довідку брали і не спитали?
А-а… Это был конец 45-го года, 45-ый. 44-45-ый я работала в колхозе, трудилась рядом со взрослыми. Я отрабатывала по 20 трудодней в месяц. Представляете как я работала? Как мотылек моталась. Меня высадят с высокой лестницы на скирду огромную такую, там где молотарка стояла. Знаете? Вот. И я снопы подаю, простоя не было у молотарки, бигом туда-сюда, туда-сюда. Приходила с работи – темно, завечерело полностю. Это за пол литра молока, которое давала мне чужая женщина. Работала весь день.
А народилися Ви де? От Ви кажете 32-ий рік, а де народилися Ви?
Если б я знала, я б уже давно родителей нашла. Дело в том, что я была очень маленькая, мне было полтора года или год – я не знаю. Но неверно было больше, потому шо я запомнила – у меня отец был, мать, сестра старшая.
А як їх звали?
Очевидно, мне еще возраст не позволял.
А сам детдом где находился не помните?
Вроди бы в Киеве находился.
Що Ви пам’ятаєте? От, можливо, де жили батьки, як жили?
Не от новая хата маленька і там ми жили оце – батько, мати і я. Піч мати топила. Я серед хати шось гуляла і батько на мене дивився… про мене шось вони рішали, а мати там в печі шось варила, даже вона… мовчала, сестра на мене дивилась всьо время. Значить разговор был обо мне. И потом откуда и чем мать везла – я не помню. Но я зная, что там паровозы стояли, где она меня на скамейке посадила. А сама пошла купить кусочек хлеба, она принесла, а потом сказала: «Пойду цукерок куплю» – и не пришла. И так я сидела, еще девочку подсадили на скамейку рядом. Сидели до темноти, потом начали плакать, хто-то нас услышал и мы очутились в милиции. Милиция нас подкормила там селедкой и хлебом. И я уже была в детдоме, видно милиция отправила в детдом. Но наверно ж протокол какой-то составляли.
А в детдом який?
Вроди бы в Киеве. От наша старша девочка, старша среди нас, она помнила, что именно в Киеве, улицу она не помнит. Но я, вы знаете, все архивы я обошла вот в прошлом году, в позапрошлом. Нет такого детдома! Есть 3 детдома сейчас по Киеву, но такого, что я росказывала в этих годах…
А ця дівчинка, що Ви казали серед вас старша була, Ви довго були разом? Ви разом в дєтдомі були?
Да. Нас было много там в детдоме. Постоянно работники этого детдома говорили нам: «Идите, ищите!» Родители приходили, когда уже немножко лучше стало. Временно ж нас отдали – потом приходили забирать. Ну я бегала, бегали мы все, но толпа в дверях, нельзя было протиснуться. Они вот так, я только заметила, родители стояли вот так вдоль. Вот мы допустим с дверей выходим, а они вот так вот стояли. Ну просто организация была плохая, шо мы не могли выйти все, чтоб пройти вот ряд с родителями.
Я помню, что я там болела, в больнице лежала. Все время кричала, не знаю что со мною было. Это еще была детская кроватка, сеткой загорожена, это я еще помню. Ну а брат, мужчина-воспитатель за руку меня привел туда в детдом. Еще была зима. Если меня осенью мать подбросила, то ето была зима, зимовали. А потом летом нас пароходом везли, розвозили по селам етих детей. И нас привезли в Канив, тогда была Киевская область. А потом подводой нас привезли в село Синявку и мы там были до 41-го года.
Синявка – це Київська область?
Раньше была, счас Черкасская. И мы там были. Раньше мы были отдельно. Попа была там хата – там были, а потом воспитатель в нас была, нас шесть девочок всего.
І це там шість дівчаток було в цьому селі?
Да, каждое село по скольку там розвозили. Потом нас отдали как бы в семейный приют: две сестры – одна постарше, одна помоложе – на роботу еще ходили. Нам там было очень хорошо! Бабушка вставала утром, кормила нас очень вкусно. Ну очень там хорошо было.
У цій сім‘ї годувала вас бабуся?
Ну да. С колхоза давали продукты и она варила нам, все были сыти. Ходили в школу все всегда сытые, приходили обедали. Потом кому-то не понравилось, потому шо бабка Богу молилась. Неизвестно по какой причине нас забрали насильно и отправили к другой, которая детей не имела.
В цьому ж селі?
В этом же селе. И мы там голодные… Я от нее пошла в школу, голодны ходили в школу, совсем, утром шли, ни кусочка хлеба не было в нас во рту.
То в другій сім‘ї було погано, гірше жити?
Потом приходили девочки крупу сырую ели, брали в кладовке. Вот. А я ходила на свинарник брала моркву и макуху, и этим я кормилась. Ну говорили, шо она наши крупи продавала, но я этого не могу сказать, не знаю точно. Но факт, что мы голодные все время были. Если бы сейчас, так могли бы пойти, если бы постарше были, и сказать председателю, нас бы забрали кому-то другому отдали, а так терпели. Ну в 41-ом началась война, она наготовила себе и ушла. Я закончила три класса, девять лет так считайте мне было, а может быть и меньше. Потому шо я пошла в школу, вже была подготовлена от девочек – читала, писала. Потом мне книжечки постоянно кто-то покупал, я не знаю кто. И я в 41-ом закончила… Она наготовила, ушла к подруге, а нас бросила на произвол судьбы.
Пішла з села повністю?
В ее хате, где мы были, она нас бросила и пошла к подруге.
Вона більше не повернулась?
Нет. Нас люди разобрали хто куда, хто к кому. Как бы в наймы, в наймы за тарелку супа. Ну вот, это считайте 41-ый, даже 42-ой меня забрала женщина, у нее такая девочка была как я, а другая совсем маленькая. Я в нее была может быть год, может быть два. Потом другая меня забрала. Я вже оттуда… пошла на работу. Меня вызывали, пошла на работу. Раньше пололи в бригаде, в жныва, на жныва. В 44-ый, 45-ый год очень трудилась, обносилась. У меня одежды одни латки были на мне, а обуви вообще не было. Мне какая-то женщина дала ботинки солдатские – носок оторваный, уже осень была, ноябрь месяц, и я подвязывала веревками это все. В таком виде я пришла к предсидателю, чтоб она мне дала направление в Канив, чтоб я там получила документы. Ну, вот это видите, пришлось добавлять года, потому шо она мне сказала: «Никто тебя никуда не возьмет». А старшие девочки уже приехали в Киев, поступили в ФЗО. Так же я хотела. ФЗО – фабрично-заводское обучение. Вот. И я тогда… она не хотела давать его. «Ну как же так? Вы видите я раздета, одни латки, одни все». Ну она согласилась и я ходила ноябрь месяц, 18 км от села Синявки до Канева. И я иду полем, вы знаете, одна, метель, обувь большая – я падаю, но ити надо. А дни короткие, осень же закончивалася. Я в декабре месяце получила документы. Раза 4 я ходила справки доносила туда. И когда пришлось получать документы, нужно было 10 рублей заплатить, а у меня их не было. А я там уже в Каневе с одной бабочкой познакомилась, я в нее ночевала, потому шо дни короткие, знаете. Она кажет: «Деточка, ты не плач. Я пойду счас до церкви и напрошу тебе эти 10 рублей, чтоб ты документы выкупила». Так и сделала. Я когда принесла эту мелочь в паспортный стол, она меня еще выругала: «Ты шо под церквою стояла просила?!» Царство небесное этой бабушке, шо вона отак пощла навтречу.
И я тогда поехала в Киев. В дороге там познакомилась, в Мироновке сидела долго и ждала поезд, а на билет же денег не было. Женщина одна говорит: «Я еду к дочке, она в Киеве болеет лежит. А ты лезь на кришу на вагон (тогда многие лазили), а я в поезд (у нее билет был)». И вот так доехала, и не один раз я так ехала, потому шо не сразу приехала и работу нашла. А последний раз я приехала… и последний раз я с этой женщиной ехала. Вот. И она меня взяла к себе. Я как счас помню, что это был университет Шевченка. И там сестра ее родная, где ее дочка болела, она там вахтером работала. Меня там приютили, дали помыться с поезда. Переночевала и мне сказали йди туда-туда-туда, не найдеш – приходи опять к нам и будешь искать работу. Очень хорошие люди были в общем. И тут я прихожу до завода «Арсенал» и как раз приехали все, хто поступать в ФЗО в тот день. Как мне повезло, з документами я приехала – паспорт годичный и метрику мне выписали. Я подхожу к секретарше и она мне говорит: «Набор закончился» – и все. А сидел недалеко мужчина такой худой-худой и он значит говорит: «Детка, шо ты хотела?», а я говорю: «Я хочу в ФЗО». (плаче) А он говорит: «У тебя документы есть?», а я говорю: «Есть документы» – «Вон подойди, пусть она оформит тебя». «Опять ты?» А он говорит: «Приказываю! Немедленно оформи!» И вот меня оформили.
Знову допомогли.
Да. И вот пошли мы на завод, прожарка, помылись, оделись и пошли в столову. И вот какой-то суп там давали, а я не хочу его кушать, за слезами я не могу его кушать, я не верю что там в тарелке. Она подходит ко мне: «Чего ты не кушаешь?», я говорю: «Мне не верится, что я буду каждый день что-то кушать. Я по четыре дня, пока выхаживала эти документы, ничего не ела. Вот так вот пошло. А в этот ботинок у меня постоянно вылазил гвоздь в пятку. Сколько я его не забивала – он вылазил. Там дырка образовалась, меня сразу на больничное отправили.
От я Вас хочу запитати, Ви говорили, що вам там написали і дали метрику, а як вони там ваше прізвище та ім‘я написали, дату народження? З чого ці дані брали, не знаєте?
День народження шо четыре года мы добавили?
Да, коли записували метрику і Вам давали в селі.
28-го року написали, не 32-го.
А написали 28-го?
Да. Батько це не мій. Там… в селі…
У тому, якому Ви жили?
Да. Бухгалтер. Він був мені як батько, його звали Петро. Він часто мені брав мене на руки, мабуть, я ще маленька була і носив в лавку, каже: «Показуй пальцем які ти хочеш цукерки, чи шо ти хочеш». (респондент переходить на російську мову) И всегда покупал мне. Давал мне книжечки…
Це ще до війни було, чи вже після війни?
До війни, коли я в школу ходила.
Тобто, прізвище його дали і по батькові теж?
Не, прізвище моє замінили в дєтдомє.
А як дєтдомє замінили? Просто якесь дали, яке придумали?
Ну, Усько. Я пишусь Усько. Мені Усько дали прізвище. В дєтдомє, в дєтдомє.
І як Ви прийшли вже в це село, були Усько?
Усько.
І якщо Вам давали ці документи, метрики, то теж писали Усько?
Усько.
Тільки по батькові написали як цього секретаря звать?
Да-да. Ну мені треба знать… Я помилку велику зробила – я не спросила якого числа родилась.
А вони знали? В дєтдомі була якась інформація про це?
І батько мій написаний.
То Вас оставили з документами?
Якусь бумажку оставили в карманчику.
Коли Вас оставляли, то якусь бумажку оставили?
Да. Я тут велику помилку, треба було до цього, шоб поїхать потім узнать… Я вже писала тоді в село, ше не раз писала.
А в селі це саме… Вас як привезли в це село, то получається там як такого дєтдома не було. Вас привезли в село і розприділили в якусь сім‘ю. Ну це було через сільську раду і якісь же документи в сільській раді мали бути, що прибула така-то дитина, такого року народження, чи прибуло там троє дітей.
Іменно настоящі були.
Тому даних у вас немає.
Тому як я виходжу на ці документи на 4 роки старша, то понятно, шо вона ліквідірувала ті.
А у Вас за документами 28-го року народження, не 32-го?
Ні.
А місце народження яке вказано?
Село Синявка. Так потому я так довго вихожувала, справки доносила всьо время.
Ви шукали по архівах, нічого не можете знайти?
З моїми даними нічого вже не знайду. Мені сказали в архіві: «Раз поміняли фамілію…» ( далы росыйською мовою) Я уже и в Красный Крест писала и ходила.
Ви казали, що вас везли десь на пароплаві, можливо, це був не Київ?
З Києва до Канева.
А до того як на лавочці Ви кажете Вас залишили, Ви теж кажете десь Вас на березі чи на вокзалі?
Нє, на вокзалі. Стояли там паровози.